[meleh]

видимо вчера я пересмотел "Александра", перечитал Олдей и пренаслушался хорошей музыки, в результате этого написался очередной

романтический бред

романтический бред



Утро сменило ночь, нарушив сон трелью соловья. Ты не спешишь открывать глаза, чувствуя рядом жаркое тело мужчины, ставшего твоим этой ночью – очередной любовник, очередная победа, о которой уже завтра ты даже не вспомнишь, как любую из предыдущих, как любую из последующих. Мужчины, женщины, они все интересны тебе лишь до первой совместно проведенной ночи. А воздух все еще хранит ароматы секса, благовоний и лепестков лотоса, устилающих ложе, окутывает душным покрывалом, словно не смея нарушить сонность начала нового дня. Но ты резко открываешь глаза и легко встаешь, прогоняя остатки сна. Нехотя надеваешь вчерашние одежды, источающие запах не только твоего тела, откидываешь полог, закрывающий вход и идешь пустыми коридорами, а к трели соловья присоединяется звук флейты.

Роса кидается под ноги, как только ты выходишь из дома, и ветер приятно холодит разгоряченное тело. Обводишь взглядом двор, и останавливаешь его на одном из множества рабов, сидящих вокруг флейтиста. Его незащищенную одеждой кожу бесстыдно ласкает лучик солнца, совершенно игнорируя ажурное золото широкого ошейника – знака твоей собственности, твоей любимой игрушки. Словно почувствовав твой взгляд, он оглядывается и, увидев тебя, хочет что-то сказать, но ты прикладываешь палец к губам, призывая к молчанию – ни что не должно нарушить совершенство первого летнего утра. Ты делаешь ему знак следовать за тобой и возвращаешься в дом, даже не потрудившись проследить за выполнением приказа – в послушании своих рабов ты абсолютно уверен.

Одним движением плеча скидываешь одежды, и шелк скользит по телу, чтобы через секунду лечь у твоих ног бесформенной грудой. Осторожно входишь в прохладную воду и садишься на нижнюю ступеньку ванны, знаком давая рабу понять, что желаешь начать омовение. И в утреннюю музыку вплетается едва слышный плеск воды. Тонкие пальчики мальчика скользят по твоей спине, смывая приторную сладость прошедшей ночи. Он становится сбоку от тебя, и его руки со спины перекочевывают на твою грудь. Едва заметные прикосновения дарят прохладу и свежесть. Ты проводишь ладонью по его животу сверху вниз и чувствуешь, как напрягается его тело от неожиданного прикосновения, и руки на секунду останавливаются на твоей груди. А твои пальцы, скользят по его телу, задевая еще свежие рубцы, заставляя тебя вспомнить о плети в твоих руках, и возбуждая. Он удивленно смотрит на тебя, а ты снова останавливаешь его непрошеные слова, готовые разрушить совершенство. И когда ты касаешься губами возбужденной плоти, в его глазах мелькает ужас, чтобы почти сразу же смениться желанием. А через несколько минут ты выпиваешь все, что он может тебе отдать и, усадив его рядом, смотришь, как постепенно с его глаз спадает пелена возбуждения. Он недоверчиво заглядывает в твои глаза и видит в них только улыбку и одобрение. Совсем осмелев, он слизывает с уголка твоих губ белую капельку пряной влаги, но тут же опускает голову в ожидании наказания, закрывая роскошную зелень глаз пушистыми ресницами. Ты берешь его за подбородок, заставляя поднять голову и накрываешь его губы своими. Ложишься на ступени, увлекая его за собой, и в музыку утра гармонично вплетаются тихие стоны и тяжелое дыхание. И чувствуя его в себе, ты понимаешь, что сейчас ты отдал самое дорогое, что есть у тебя, то, чего никогда не отдавал никому – совершенство первого летнего утра - ты отдал своему рабу, своей любимой игрушке…